В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян
— Ваша тетушка Шаум в этой жизни свою долю ада пережила, на том свете бояться нечего. А как же, видела. В селе у родника поставили памятник, посвященный погибшим в Великой Отечественной войне. Я писал об этом в районной газете «Барекамутюн». Тот самый памятник, который стоит выше, возле школы. Открытие памятника прошло очень торжественно, красиво, Тетка Шаум, которая до этого стояла среди людей бледная, сжав губы, вдруг на коленях, как раньше шли к святому месту, вот так, на коленях подошла к памятнику, голову положила к подножию и горько заплакала. А на памятнике были имена ее четверых сыновей, погибших на войне: Абрамян Саак, Абрамян Арам, Абрамян Вагаршак, Абрамян Ованнес. Об Ованнесе было написано в официальном письме от командования, районный военком зачитал письмо, в котором было написано, что во время боевых действий 7 мая 1945 года героически погиб Гвардии старший лейтенант, командир экипажа танка Ованнес Агабекович Абрамян. В письме было указано, также, что Орден Красного знамени, Орден Красной звезды и ряд медалей, которыми награжден он посмертно, отправлены в районный Комиссариат Мартакерта. В конце командование передало, что родители должны гордиться воспитанием такого отважного сына. Да, вот так было… Тетушка Шаум каждое утро, представляешь, каждое утро, чуть свет приходила к памятнику, убирала вокруг, мокрой тряпочкой протирала пыль с памятника. «Здесь мой дом, — говорила, — здесь мои дети». Потом садилась у памятника, вязала носки и, как в дни Великой Отечественной войны, давала воду жаждущим путникам из ее большого старого ковша, из которого пили ее сыновья… Потом привезли Самвелика, крохотный был, в школу еще и не ходил, горе ее, как будто, немного утихло, жизнь, словно, обрела новый смысл. Стали жить вместе с внуком, как будто, снова помолодела, но, видно, Бог и эту радость счел для нее излишней… Разве это жизнь? В селе, знаешь, что говорят?
— Что говорят?
— Я люблю говорить в лоб, поэтому многие меня не любят. Говорят, если б ты захотел, мог бы освободить, не дал бы отправить его в Афганистан. С большими людьми общаешься, достаточно было одного слова, чтоб они его не отправили в Афганистан.
…Там, в Сурате, когда после Пешавара показалось, что удалось выйти на след Самвела, я все время думал об этом. Может, в том и была основная причина — чувство собственной вины, что сразу согласился исполнить просьбу моей бабушки Шаум — пойти и искать Самвелика. «Аян кез маттаг, от земли до неба буду благодарна, — сказала она, — езжай, ищи, сердце мое подсказывает, что, если поедешь, найдешь». Не знаю почему, но я тоже был уверен, что он жив, потому что шли слухи о том, что, где-то, в Афганистане, в одном из кишлаков Шидандского уезда видели, как моджахеды его, тяжело раненого, взяли в плен. Эта вера провела меня через весь Афганистан до Пешавара, в Советское консульство, Военный атташе, чрезмерно добрый русский человек в гражданской одежде, подтвердил, что, согласно сведениям разведки, действительно, в окрестностях индийского города Сурат есть один армянин из наших бывших военнослужащих Гератского сто первого мотострелкового полка, но как его зовут, к сожалению, сказать не может, во-первых, потому, что прошло много времени, вопросами пленных они больше не занимаются, а во-вторых, пропавшие в Афганской войне наши военнослужащие от страха скрывают свои настоящие имена, фамилии. Многие поменяли веру, вряд ли удастся найти кого-нибудь. Я хотел уехать оттуда, но после стольких поисков, решил проверить эти данные тоже, может, действительно, этот армянин — и есть Самвелик.
Из Пешавара, с большим трудом, добрался до Дели, оттуда до Сурата поездом добираться один день. Из окна вагона я смотрел на бескрайние зеленые плантации чая и табака, сменяющие друг друга города: Джайпур, Ахмедабад, Удайпур, Аджмер, Быарудж с грязными вокзалами, напоминающими муравейники, с неприятным запахом дешевого растительного масла, с голыми детьми-попрошайками и продолжал думать о Самвелике. Удастся ли, наконец, найти его, или эти мои последние мучения тоже напрасны?
В утопающем в грязи, дыму и копоти Сурате я поселился в удобной гостинице «Аль-Сауди» при вокзале и начал поиски. В конце следующего дня в редакции одной из газет сказали, что недалеко отсюда, по дороге в Бомбей, в маленьком поселке Алева живет один армянин по имени Шейх Абдулла, что есть человек, связанный с полицией, который за определенную плату, конечно, может привести его завтра ко мне.
До утра я не сомкнул глаз. Причиной моей бессоницы являлись не только звуки нескончаемого потока автомобилей и рикшей, их громкие сигналы и возгласы, я снова думал, неужели найду Самвелика и отвезу его домой, на радость бабушке и всем нам. Наконец, гвалтом птиц — чинк-чинк, чинк-чинк, потом фьют-фьют-фьют, доносящимся из соседнего сквера, начался день, прошло еще два часа, и вот, наконец, постучались в дверь. Меня вмиг охватило волнение, казалось невозможно дышать. Я открыл дверь и окаменел: напротив меня стоял Самвелик, в чалме, ужасно худой, с опаленным на солнце лицом, с длинной бородой, в длинной, до пят, белой одежде. Я подался вперед, чтоб обнять его, но он холодно прошел мимо меня, обошел стол в центре комнаты и сел на край дивана.
— Ты знаешь, сколько я искал тебя? — сказал я, несколько подавленный и растерянный его холодным отношением. — Где только я ни был. Через Термез прошел в Мазари-Шариф, оттуда в Кандагар, Герад, а из Пешавара прямо в Пакистан, собирая сведения, по твоим следам дошел до Фейсалабада. Во многих местах искал тебя, Самвелик, во многих местах, и вот я здесь, в горде Сурат. В Советском посольстве в Дели мне очень помогли… и вот я здесь, — снова повторил я, — наконец, нашел тебя…
Он смотрел отрешенно и холодно. Ни ответа, ни какого движения сомкнутых губ.
— Наконец, нашел тебя, — снова повторил я. — Уже, почти, не было надежды, что найду. Да, не было надежды, но, в то же время, ее не терял. Правильно говорят, что человек, особенно, взрослый человек, ложится спать без уверенности в том, что завтра утром проснется, но, в любом случае,
